Сегодня, 2 февраля, исполнилось бы 90 лет со дня известного украинского музыковеда, исследователя, критика, преподавателя Киевской и Одесской консерваторий Юлия Малышева.
Юлий Владимирович внес большой вклад в развитие современной украинской музыки, а также в воспитание целой плеяды музыковедов и историков.
Кроме того, он был моим учителем.
А поэтому я предлагаю вниманию читателей блога свои воспоминания об этом интересном человеке.
Я – человек медлительный. Долго собираюсь с мыслями. Долго вынашиваю идею. Собираю образы с широких просторов своей памяти.
В большинстве случаев – это хорошо. Материал «зреет» в уме, как малина на ветке. А, созревший, выглядит очень хорошо.
Но иногда это плохо. Я непоправимо опаздываю.
Нет, нет, в жизни – ничего такого. Я всегда прихожу вовремя, обещания выполняю. А вот с выполнением замыслов дело обстоит куда хуже.
Я опять опоздала.
Какой-то злой рок преследует меня всю жизнь. Я не то что жалуюсь – я просто это констатирую.
Обычный рабочий день не сулил новостей (как мне казалось). Обычная Интернет-страница поисковика вдруг как громом поразила меня: неизвестный пользователь писал в отзывах, что умер Юлий Владимирович Малышев…
Вам не передать всего того, что пронеслось в моей памяти! Мое сердце просто сжалось в маленький-маленький комочек большой боли…
Как же так? Почему никто не позвонил, не сказал?
Теперь каждый день отдаляет от меня это событие, но не уменьшает моей боли.
Я безмерно виновата перед Учителем.
Я хотела бы исправить это. Поэтому – пишу.
Как мы запоминаем человека? Вы задумывались об этом?
Отдельными файлами.
Как вспышками.
Со временем эти файлы памяти накапливаются где-то в мозге. В кучу, что ли, сваливаются? Или лежат долго-долго на пыльных полках памяти? Как книги и клавиры в нашей консерваторской библиотеке? Похоже, что много-много лет разобраться в этих книгах и клавирах могла одна лишь Розалия Фаликовна – наш бессменный консерваторский библиотекарь. Без каталога. Он ей попросту не нужен был. Она наизусть помнила, где лежат ноты…Но не всегда вам выдавала их вот так вот просто: по одному лишь вашему требованию. Розалии Фаликовне нужны были веские основания. (Вот ведь! Попался файл с Розалией Фаликовной!)
Дорогой и милый Юлий Владимирович!
Внимательный, деликатный, тактичный…
Он любил всех людей, всех своих студентов. Относился одинаково уважительно к талантливым – и не очень, к трудолюбивым – и лентяям. Он, казалось бы, умел разглядеть в каждом искру Божью. Может быть даже там, где её не было… Никогда своим видом или взглядом он не выразил недовольства! Напротив: в глазах его постоянно горела искра задора, любопытства, иронии и удивления. И любви к людям.
Сказать просто, что я впервые увидела Малышева на вступительном экзамене в Одесской консерватории – это просто ничего не сказать. Требуется пояснение.
Я хорошо училась в школе, что может подтвердить моя старенькая золотая медаль, небрежно забытая среди разного семейного хлама. Хорошо закончила музыкальное училище – с «красным» дипломом. Пришло время поступать в консерваторию. Возможно, нынешняя молодежь никогда не поймет, почему так сложно оказалось это сделать! Времена были другие.
Несколько моих попыток не увенчались успехом.
И когда я уже совершенно потеряла надежду – случилось чудо!
Я пришла в очередной раз писать письменный экзамен по истории музыки, получила тему. Мне попалась «Пиковая дама» Чайковского. Хорошо помню этот темный консерваторский класс, 75-ый, кажется. За столом сидела комиссия. Кажется, в комиссии были Коренюк, Красотов и Малышев. Никого из них персонально я не знала.
Вскоре из библиотеки принесли нужные клавиры, и мы имели право ими воспользоваться. Я не стала брать клавир, поскольку оперу знала хорошо, помнила тональности, формы,-словом все, что необходимо для написания довольно примитивного эссе (как это я сейчас понимаю).
К(расотов) подошел к моему столу, внимательно посмотрел на мои листы – и еще раз предложил мне взять клавир. Я снова отказалась. Заподозрив неладное, К(расотов) не сводил с меня глаз на протяжении всего экзамена. И только глаза Юлия Владимировича смеялись: он понял сюжет!
Но не до смеха было только мне, поскольку годом раньше на таком же экзамене мне влепили «трояк»!
Во второй половине дня наша небольшая «армия» абитуриентов-музыковедов ждала результата письменного экзамена в холле. Не было никаких списков, все было обыденно: вышел Р(овенко) и со своей какой-то рабочей шпаргалки прочитал оценки. Из всей группы я одна получила 5 баллов! Это было, как гром среди ясного неба.
В это время мимо проходил Юлий Владимирович с кем-то. Он остановился и сказал: «Вы – молодец! Я запомнил Вас»
В бесконечной череде вступительных экзаменов нам довелось встретиться еще раз – на собеседовании по специальности. Помню, что Юлий Владимирович задавал вопросы по литературе, живописи...Меня немало удивило, что вопросы эти проверяли не мои профессиональные знания, а, скорее, мой кругозор. Мне никак не пригодились торопливо выписанные в тетрадку фамилии музыковедов, одесских композитров. Собственно, вопросов было немного… Я снова получила «5» - и поступила.
На первом же курсе я набралась смелости и подошла к Юлию Владимировичу между парами.
-Возьмите меня диплом писать.
И как-то неожиданно легко и просто получила ответ:
- А давайте!
Вот так и началось наше сотрудничество.
Как-то очень легко мы нашли с Юлием Владимировичем общий язык. Быстро определилась тема будущей дипломной работы.
Но работали мы над ней, не покладая рук, честно и добросовестно все годы учебы. Причем, работа наша началась с совершенно, казалось бы, отдаленных тем. По заданию своего руководителя я начала читать статьи по философии, социологии, истории русской и украинской музыки.
Собственно, учиться я любила и умела. Все исполняла и конспектировала. Сложнее на первых порах было другое: каждую прочитанную статью мы обсуждали, анализировали, и везде от меня Учитель требовал своего личного мнения. Он учил прежде всего – мыслить, испытывать сомнением самые нерушимые авторитеты. Казалось бы: к чему? Не проще ли было бы ему проверить «отсель и досель» - и давать новую порцию чтива? Но именно этим вот – глубиной мысли, искренним желанием поделиться своими знаниями, подискутировать, - этим и запомнился Юлий Владимирович.
Огромная квартира на Осипова становилась пристанищем многих студентов на период учебы в консерватории. Двери этой квартиры были всегда открыты. В маленькой прихожей стояла деревянная вешалка, а дальше вы попадали в большой зал, который служил кабинетом. Здесь за большим полированным столом восседал Юлий Владимирович, окружив себя книгами, журналами, вырезками и листами чистой бумаги. Студенты приходили и уходили, сменяли друг друга, а Юлий Владимирович легко и изящно переходил от одной дипломной темы – к другой. Это был человек универсальных знаний, широчайшего кругозора и великой скромности. Вы никогда не слышали от него: «В моей книге», «В моей статье»… Все его исследования и книги рождались, как сама природа: будто все это было давно известно, а автор только записал на бумаге. Поэтому так легко читаются его работы.
Удивительным воздухом был наполнен этот старый одесский дом! Десятки, сотни людей входили в него – и все находили здесь теплый прием, сердечное слово, тихое понимание и искренную заботу.
Удивительной была эта семейная пара: Юлий Владимирович и Светлана Владимировна! Сколько любви, нежности, заботы и понимания светилось в их глазах! Этой любви, казалось, было так много, что её хватало на всех.
В большой комнате стоял также почтенный рояль, который помнил многих студентов консерватории. За роялем чаще занималась со студентами Светлана Владимировна. Неизменный плюс большого кабинета – это его вместимость! Обсуждая статью по истории музыки с Юлием Владимировичем, можно было краем уха слушать симфонии Гайдна и Моцарта, исполнявшиеся в это время за роялем.
Но когда в комнату входила полосатая кошка Туня – наступал долгожданный перерыв! Кошка гордо следовала под рояль, где стояли её миски с едой, кушала, а потом прыгала на крышку – и ложилась спать. Кошек в семье было больше. Просто остальные не так запомнились. А еще были кошки дворовые, которые ждали кормежки под дверью квартиры, на розовой мраморной лестнице времен Пушкина и Мицкевича.
В этом доме хватало любви и тепла для всех!
Но…Время шло, мимо меня проходили эпохи и стили…Их открывали перед нами интересные, просто удивительные люди – наши преподаватели. Но вот суммировалось все, классифицировалось именно в беседах с Малышевым. Я как ребенок открывала для себя возможность своей собственной оценки музыки, событий, явлений. Это было так увлекательно!
Странно…Я закончила одно из лучших в Украине музыкальных училищ, у меня и там были хорошие учителя. Но никогда раньше мне и в голову не приходило сомневаться в заскорузлых определениях «Гениальный», «одаренный», «талантливый». Малышев как будто впервые позволил мне сомневаться, оценивать, высказывать свои суждения… Он как бы взял нас за руку и повел вверх, к свету и новому пониманию. Нисколько не навязывая своего мнения.
В то же время научил видеть в малом – великое. Выбрав темой дипломной работы украинский романс, я не побоялась ее незначительности – так научил Юлий Владимирович. Вместе мы рассмотрели столько аспектов этой темы, что с лихвой хватило бы на серьезную работу… Да не вышло…
К последнему курсу наша и без того маленькая группа музыковедов сильно преобразилась: из всех поступивших нас осталось лишь двое. Остальные прибывали в группу каждый год и по разным причинам. Тем не менее, все мы становились друзьями.
На третьем курсе, кажется, в нашей группе появилась новенькая. Девушка была общительная, эмоциональная, веселая, была блестяще образована. Мы подружились буквально с первых дней. Оказалось, что новенькая прибыла к нам переводом, из консерватории одного из западных регионов после неприятной истории. Надо помнить, как в брежневские времена начальство старалось выслужиться перед Орденоносцем, а в связи с этим часто использовало старые сталинские методы – «разоблачений» несуществующих врагов и заговоров. Жертвой такой истории и стала наша новая подруга, замеченная при возложении цветов к памятнику Мицкевичу, кажется. Особенности региональной «охоты на ведьм» были печальными: молодых людей исключили из институтов. Девушка перевелась в нашу консерваторию. Однако и здесь встал деликатный вопрос: кто возьмет в класс опальную студентку? Я полагаю, что один Малышев пренебрег условностями – и З. стала нашей соученицей.
Для нас всех это был наглядный урок порядочности и человеческой доброты.
Хорошо помню предварительную защиту, подготовку диплома. Вопреки сложившемуся мнению, у нас не было проблем и «запарок»: все было сделано заранее, в срок. Это – еще одна черта Юлия Владимировича: умение организовать работу, не нарушать график, не пороть горячку и не «совершать подвигов».
Единственным, кто внес в этот процесс некую напряженность, был мой рецензент – доцент Вирановский. И то, я думаю, в силу своей неординарности.
В тот год у Юлия Владимировича и Светланы Владимировны было четыре дипломника. За время работы над дипломами мы стали одной семьей. Поэтому и праздничный ужин решили накрыть в квартире преподавателей, все в той же гостеприимной квартире на Осипова.
Я хорошо помню тот праздничный ужин, который мы накрыли на все том же рабочем столе Юлия Владимировича. Только здесь, за столом, до нас дошло осознание того, что ВСЕ завершилось: диплом защищен, учеба закончилась! Однако пресловутой студенческой радости не было. Напротив, было чувство опустошенности и сожаления, что больше не будет длинных вечерних лекций, постоянной погони за клавирами, невыученного репертуара для экзамена по фортепиано…И не будет рядом Малышева, который знал все на свете.
Помню, что за праздничным ужином звучали слова благодарности, признания в любви преподавателям. И сам Юлий Владимирович был таким домашним, веселым, радостным. Вспоминал свое детство, юность, армию. Но все это прозвучало как-то вскользь…Помню, как он рассказывал о московском детстве, о своей школе, о любви к спорту.
Помню из его рассказов, что музыкантом он стал как-то спонтанно. Для себя тогда отметила, что такие талантливые люди талантливы во всем. Он с таким же успехом, наверное, стал бы и врачом, и футболистом, и моряком.
Тогда же Малышев рассказал о войне. Вернее, о своем участии в войне. Хотя за все годы общения с ним я слышала об этом впервые.
Помню, что в тот вечер, увлекшись воспоминаниями, Юлий Владимирович вдруг достал откуда-то свою старенькую записную книжицу, в которую еще в юности делал записи и пометки, выписывал высказывания знаменитых людей, крылатые выражения.
О жизни Учителя я знаю до обидного мало. Все казалось, что вот-вот я приеду в этот дом специально, не буду торопиться, привезу свой репортерский магнитофон – и запишу его воспоминания… Но время шло, жизнь уносила меня все дальше и дальше, постоянно не хватало времени. Практически после окончания консерватории я более 15 лет вообще как бы «выпала» из привычного мне мира. Хотя каждый раз, бывая в Одессе, приходила в дом на Осипова.
Из неоспоримых фактов биографии Юлия Владимировича я знаю, что он окончил Киевскую консерваторию и сделал для того времени головокружительную карьеру: преподавал в консерватории, работал консультантом в ЦК КП Украины, ответственным секретарем Правления Союза композиторов Украины, научным сотрудником Института искусствоведения, фольклора и этнографии АН Украины, главным редактором Республиканского издательства “Музична Україна” !
Но, как говорится, работа работе – рознь. Можно просто работать. А можно всем сердцем отдаваться любимому делу, посвятить ему всю жизнь. Именно так и было у Малышева.
Многие композиторы и музыканты отмечают его неоценимый вклад в развитие украинской музыки, который он внес, исполняя должность главного редактора издательства «Музична Україна». Будучи лично знаком с большинством современных советских и украинских композиторов, музыковедов, Малышев стал страстным пропагандистом современной музыки. Он не только изучал ее и писал о ней, но и не побоялся предпринять попытку опубликовать произведения Грабовского, Мейтуса, Клебанова и других молодых авторов в ведущем украинском издательстве. Хрущевская «оттепель» подала надежду многим молодым талантам в их желании быть услышанными у себя на родине. Однако первые молодые ростки этих попыток вскоре были уничтожены. «Старая гвардия» была еще достаточно сильна. А за свои смелые начинания Юлий Владимирович поплатился должностью.
Во всей этой истории меня удивляют два момента.
Первое: неужели блестяще образованный человек, коим был мой Учитель, мыслитель и философ, человек с большим жизненным опытом поверил в то, что Власть сама сдаст свои позиции? Что коммунистическая партия вдруг самым неожиданным образом повернет вспять? Или повернется лицом к народу? Я, например, таких иллюзий не питала никогда.
И второе: как же надо было любить мою землю, мой язык и культуру, чтобы ему, русскому интеллигенту, коренному москвичу, выучить украинский язык, возглавить главное музыкальное издательство Украины и с таким трудом пытаться повернуть нас, украинцев, лицом к СВОЕЙ культуре и музыке! Заставить услышать и полюбить СВОИ песни и СВОЮ музыку…
На этот вопрос есть простой ответ: истинный художник всегда остается вне политики, войн и распрей. Он – гражданин Мира.
В поисках ответов на свои же вопросы я вспоминаю, что в процессе работы над дипломом мы, как и все авторы того времени, «выкопали» где-то пару необходимых цитат классиков марксизма-ленинизма и приладили их к своей теме в преамбуле. Без этого, повторяю, в те годы было как в детском стихотворении: «не попить без грамоты, не поесть, на заборе вывеску не прочесть». Юлий Владимирович относился к такому положению вещей стоически спокойно…
И правильно делал: нельзя перешибить кнутом обух!
Однако он, будучи философом, историком и культурологом глядел далеко в будущее: именно он сумел в махровые застойные времена выносить и внедрить в жизнь теорию слушательских групп. Ах, как это было изящно и остроумно! Никоем образом не отрицая доминирующую значимость искусства социалистического реализма, Малышев подал совершенно гениальную идею о том, что, дескать, не искусство это слабовато ( а чем дальше – тем больше это ощущалось), а слушатели-то бывают РАЗНЫЕ… Ну, скажем, дети, школьники, пенсионеры, работяги… Каждая такая слушательская группа ждет «своих» песен. Таким образом получались « и овцы целы, и волки сыты». Ведь в душах и умах образованных людей уже давно зрел протест против засилия официальной идеологии, против превращения искусства в политический плакат. В Украине зазвучало новое слово в поэзии Лины Костенко, Василя Стуса – да кто его слышал? Украинская музыка готова была «взорваться» свежими гармониями Леонида Грабовского, Александра Бибика, Виталия Губаренка, Олега Кивы, Леси Дычко. Свежесть их музыкальной мысли манила к свету, к безграничным просторам, но вместе с тем и воздвигала непреодолимую стену непонимания, зависти и злобы среди менее успешных коллег. И именно новый подход Малышева к «пониманию» музыки разными слушательскими группами существенно сглаживал ситуацию.
Вспоминаю последние наши встречи в доме на Осипова. Юлий Владимирович – худенький, сухонький, какой-то идеально чистый, опрятный, с седой головой и дон-кихотовской бородкой клинышком. Весь кабинет заставлен полками с книгами. Книг – великое множество, тысячи. Каждую из них Юлий Владимирович знал, помнил, легко находил. Так же легко давал почитать. Радовался, когда удавалось дать кому-то книгу, пластинку, кассету.
Всегда был в курсе политических событий, очень проницательно и современно комментировал их. Не впадал в старческий эгоцентризм и авторитарность.
Особенно живо следил за музыкальными новостями. Не пропускал практически ни одного значимого музыкального события как в Одессе, так и в других городах Украины.
Хорошо запомнился 70-ти летний юбилей Учителя. Собрались любимые ученики, было сердечное застолье с воспоминаниями и признаниями. Но вот чего не было – так это осознание возраста. Перед нами был как всегда веселый, умный, ироничный человек с молодыми лучистыми глазами.
Может быть, это и к лучшему – не знать о смерти. Тогда человек остается в твоей памяти здоровым, радостным, энергичным. Остается живым.
Таким и хочу сохранить для себя образ Юлия Владимировича Малышева: добрым, умным, ироничным, смелым и бескомпромиссным.
Человеком, который изо дня в день терпеливо и честно делал свое дело.
Человеком, который нашел ИСТИНУ и спешил поделиться своей находкой с человечеством.
В большинстве случаев – это хорошо. Материал «зреет» в уме, как малина на ветке. А, созревший, выглядит очень хорошо.
Но иногда это плохо. Я непоправимо опаздываю.
Нет, нет, в жизни – ничего такого. Я всегда прихожу вовремя, обещания выполняю. А вот с выполнением замыслов дело обстоит куда хуже.
Я опять опоздала.
Какой-то злой рок преследует меня всю жизнь. Я не то что жалуюсь – я просто это констатирую.
Обычный рабочий день не сулил новостей (как мне казалось). Обычная Интернет-страница поисковика вдруг как громом поразила меня: неизвестный пользователь писал в отзывах, что умер Юлий Владимирович Малышев…
Вам не передать всего того, что пронеслось в моей памяти! Мое сердце просто сжалось в маленький-маленький комочек большой боли…
Как же так? Почему никто не позвонил, не сказал?
Теперь каждый день отдаляет от меня это событие, но не уменьшает моей боли.
Я безмерно виновата перед Учителем.
Я хотела бы исправить это. Поэтому – пишу.
Как мы запоминаем человека? Вы задумывались об этом?
Отдельными файлами.
Как вспышками.
Со временем эти файлы памяти накапливаются где-то в мозге. В кучу, что ли, сваливаются? Или лежат долго-долго на пыльных полках памяти? Как книги и клавиры в нашей консерваторской библиотеке? Похоже, что много-много лет разобраться в этих книгах и клавирах могла одна лишь Розалия Фаликовна – наш бессменный консерваторский библиотекарь. Без каталога. Он ей попросту не нужен был. Она наизусть помнила, где лежат ноты…Но не всегда вам выдавала их вот так вот просто: по одному лишь вашему требованию. Розалии Фаликовне нужны были веские основания. (Вот ведь! Попался файл с Розалией Фаликовной!)
Чтобы привести наши воспоминания в порядок, нужен труд. Труд вспомнить и все рассортировать. Правильно и по полочкам. Но некоторые мои воспоминания не поддаются научной систематизации. Наплывают чувства.
Дорогой и милый Юлий Владимирович!
Внимательный, деликатный, тактичный…
Он любил всех людей, всех своих студентов. Относился одинаково уважительно к талантливым – и не очень, к трудолюбивым – и лентяям. Он, казалось бы, умел разглядеть в каждом искру Божью. Может быть даже там, где её не было… Никогда своим видом или взглядом он не выразил недовольства! Напротив: в глазах его постоянно горела искра задора, любопытства, иронии и удивления. И любви к людям.
Сказать просто, что я впервые увидела Малышева на вступительном экзамене в Одесской консерватории – это просто ничего не сказать. Требуется пояснение.
Я хорошо училась в школе, что может подтвердить моя старенькая золотая медаль, небрежно забытая среди разного семейного хлама. Хорошо закончила музыкальное училище – с «красным» дипломом. Пришло время поступать в консерваторию. Возможно, нынешняя молодежь никогда не поймет, почему так сложно оказалось это сделать! Времена были другие.
Несколько моих попыток не увенчались успехом.
И когда я уже совершенно потеряла надежду – случилось чудо!
Я пришла в очередной раз писать письменный экзамен по истории музыки, получила тему. Мне попалась «Пиковая дама» Чайковского. Хорошо помню этот темный консерваторский класс, 75-ый, кажется. За столом сидела комиссия. Кажется, в комиссии были Коренюк, Красотов и Малышев. Никого из них персонально я не знала.
Вскоре из библиотеки принесли нужные клавиры, и мы имели право ими воспользоваться. Я не стала брать клавир, поскольку оперу знала хорошо, помнила тональности, формы,-словом все, что необходимо для написания довольно примитивного эссе (как это я сейчас понимаю).
К(расотов) подошел к моему столу, внимательно посмотрел на мои листы – и еще раз предложил мне взять клавир. Я снова отказалась. Заподозрив неладное, К(расотов) не сводил с меня глаз на протяжении всего экзамена. И только глаза Юлия Владимировича смеялись: он понял сюжет!
Но не до смеха было только мне, поскольку годом раньше на таком же экзамене мне влепили «трояк»!
Во второй половине дня наша небольшая «армия» абитуриентов-музыковедов ждала результата письменного экзамена в холле. Не было никаких списков, все было обыденно: вышел Р(овенко) и со своей какой-то рабочей шпаргалки прочитал оценки. Из всей группы я одна получила 5 баллов! Это было, как гром среди ясного неба.
В это время мимо проходил Юлий Владимирович с кем-то. Он остановился и сказал: «Вы – молодец! Я запомнил Вас»
В бесконечной череде вступительных экзаменов нам довелось встретиться еще раз – на собеседовании по специальности. Помню, что Юлий Владимирович задавал вопросы по литературе, живописи...Меня немало удивило, что вопросы эти проверяли не мои профессиональные знания, а, скорее, мой кругозор. Мне никак не пригодились торопливо выписанные в тетрадку фамилии музыковедов, одесских композитров. Собственно, вопросов было немного… Я снова получила «5» - и поступила.
На первом же курсе я набралась смелости и подошла к Юлию Владимировичу между парами.
-Возьмите меня диплом писать.
И как-то неожиданно легко и просто получила ответ:
- А давайте!
Вот так и началось наше сотрудничество.
Как-то очень легко мы нашли с Юлием Владимировичем общий язык. Быстро определилась тема будущей дипломной работы.
Но работали мы над ней, не покладая рук, честно и добросовестно все годы учебы. Причем, работа наша началась с совершенно, казалось бы, отдаленных тем. По заданию своего руководителя я начала читать статьи по философии, социологии, истории русской и украинской музыки.
Собственно, учиться я любила и умела. Все исполняла и конспектировала. Сложнее на первых порах было другое: каждую прочитанную статью мы обсуждали, анализировали, и везде от меня Учитель требовал своего личного мнения. Он учил прежде всего – мыслить, испытывать сомнением самые нерушимые авторитеты. Казалось бы: к чему? Не проще ли было бы ему проверить «отсель и досель» - и давать новую порцию чтива? Но именно этим вот – глубиной мысли, искренним желанием поделиться своими знаниями, подискутировать, - этим и запомнился Юлий Владимирович.
Огромная квартира на Осипова становилась пристанищем многих студентов на период учебы в консерватории. Двери этой квартиры были всегда открыты. В маленькой прихожей стояла деревянная вешалка, а дальше вы попадали в большой зал, который служил кабинетом. Здесь за большим полированным столом восседал Юлий Владимирович, окружив себя книгами, журналами, вырезками и листами чистой бумаги. Студенты приходили и уходили, сменяли друг друга, а Юлий Владимирович легко и изящно переходил от одной дипломной темы – к другой. Это был человек универсальных знаний, широчайшего кругозора и великой скромности. Вы никогда не слышали от него: «В моей книге», «В моей статье»… Все его исследования и книги рождались, как сама природа: будто все это было давно известно, а автор только записал на бумаге. Поэтому так легко читаются его работы.
Удивительным воздухом был наполнен этот старый одесский дом! Десятки, сотни людей входили в него – и все находили здесь теплый прием, сердечное слово, тихое понимание и искренную заботу.
Удивительной была эта семейная пара: Юлий Владимирович и Светлана Владимировна! Сколько любви, нежности, заботы и понимания светилось в их глазах! Этой любви, казалось, было так много, что её хватало на всех.
В большой комнате стоял также почтенный рояль, который помнил многих студентов консерватории. За роялем чаще занималась со студентами Светлана Владимировна. Неизменный плюс большого кабинета – это его вместимость! Обсуждая статью по истории музыки с Юлием Владимировичем, можно было краем уха слушать симфонии Гайдна и Моцарта, исполнявшиеся в это время за роялем.
Но когда в комнату входила полосатая кошка Туня – наступал долгожданный перерыв! Кошка гордо следовала под рояль, где стояли её миски с едой, кушала, а потом прыгала на крышку – и ложилась спать. Кошек в семье было больше. Просто остальные не так запомнились. А еще были кошки дворовые, которые ждали кормежки под дверью квартиры, на розовой мраморной лестнице времен Пушкина и Мицкевича.
В этом доме хватало любви и тепла для всех!
Но…Время шло, мимо меня проходили эпохи и стили…Их открывали перед нами интересные, просто удивительные люди – наши преподаватели. Но вот суммировалось все, классифицировалось именно в беседах с Малышевым. Я как ребенок открывала для себя возможность своей собственной оценки музыки, событий, явлений. Это было так увлекательно!
Странно…Я закончила одно из лучших в Украине музыкальных училищ, у меня и там были хорошие учителя. Но никогда раньше мне и в голову не приходило сомневаться в заскорузлых определениях «Гениальный», «одаренный», «талантливый». Малышев как будто впервые позволил мне сомневаться, оценивать, высказывать свои суждения… Он как бы взял нас за руку и повел вверх, к свету и новому пониманию. Нисколько не навязывая своего мнения.
В то же время научил видеть в малом – великое. Выбрав темой дипломной работы украинский романс, я не побоялась ее незначительности – так научил Юлий Владимирович. Вместе мы рассмотрели столько аспектов этой темы, что с лихвой хватило бы на серьезную работу… Да не вышло…
К последнему курсу наша и без того маленькая группа музыковедов сильно преобразилась: из всех поступивших нас осталось лишь двое. Остальные прибывали в группу каждый год и по разным причинам. Тем не менее, все мы становились друзьями.
На третьем курсе, кажется, в нашей группе появилась новенькая. Девушка была общительная, эмоциональная, веселая, была блестяще образована. Мы подружились буквально с первых дней. Оказалось, что новенькая прибыла к нам переводом, из консерватории одного из западных регионов после неприятной истории. Надо помнить, как в брежневские времена начальство старалось выслужиться перед Орденоносцем, а в связи с этим часто использовало старые сталинские методы – «разоблачений» несуществующих врагов и заговоров. Жертвой такой истории и стала наша новая подруга, замеченная при возложении цветов к памятнику Мицкевичу, кажется. Особенности региональной «охоты на ведьм» были печальными: молодых людей исключили из институтов. Девушка перевелась в нашу консерваторию. Однако и здесь встал деликатный вопрос: кто возьмет в класс опальную студентку? Я полагаю, что один Малышев пренебрег условностями – и З. стала нашей соученицей.
Для нас всех это был наглядный урок порядочности и человеческой доброты.
Хорошо помню предварительную защиту, подготовку диплома. Вопреки сложившемуся мнению, у нас не было проблем и «запарок»: все было сделано заранее, в срок. Это – еще одна черта Юлия Владимировича: умение организовать работу, не нарушать график, не пороть горячку и не «совершать подвигов».
Единственным, кто внес в этот процесс некую напряженность, был мой рецензент – доцент Вирановский. И то, я думаю, в силу своей неординарности.
В тот год у Юлия Владимировича и Светланы Владимировны было четыре дипломника. За время работы над дипломами мы стали одной семьей. Поэтому и праздничный ужин решили накрыть в квартире преподавателей, все в той же гостеприимной квартире на Осипова.
Я хорошо помню тот праздничный ужин, который мы накрыли на все том же рабочем столе Юлия Владимировича. Только здесь, за столом, до нас дошло осознание того, что ВСЕ завершилось: диплом защищен, учеба закончилась! Однако пресловутой студенческой радости не было. Напротив, было чувство опустошенности и сожаления, что больше не будет длинных вечерних лекций, постоянной погони за клавирами, невыученного репертуара для экзамена по фортепиано…И не будет рядом Малышева, который знал все на свете.
Помню, что за праздничным ужином звучали слова благодарности, признания в любви преподавателям. И сам Юлий Владимирович был таким домашним, веселым, радостным. Вспоминал свое детство, юность, армию. Но все это прозвучало как-то вскользь…Помню, как он рассказывал о московском детстве, о своей школе, о любви к спорту.
Помню из его рассказов, что музыкантом он стал как-то спонтанно. Для себя тогда отметила, что такие талантливые люди талантливы во всем. Он с таким же успехом, наверное, стал бы и врачом, и футболистом, и моряком.
Тогда же Малышев рассказал о войне. Вернее, о своем участии в войне. Хотя за все годы общения с ним я слышала об этом впервые.
Помню, что в тот вечер, увлекшись воспоминаниями, Юлий Владимирович вдруг достал откуда-то свою старенькую записную книжицу, в которую еще в юности делал записи и пометки, выписывал высказывания знаменитых людей, крылатые выражения.
О жизни Учителя я знаю до обидного мало. Все казалось, что вот-вот я приеду в этот дом специально, не буду торопиться, привезу свой репортерский магнитофон – и запишу его воспоминания… Но время шло, жизнь уносила меня все дальше и дальше, постоянно не хватало времени. Практически после окончания консерватории я более 15 лет вообще как бы «выпала» из привычного мне мира. Хотя каждый раз, бывая в Одессе, приходила в дом на Осипова.
Из неоспоримых фактов биографии Юлия Владимировича я знаю, что он окончил Киевскую консерваторию и сделал для того времени головокружительную карьеру: преподавал в консерватории, работал консультантом в ЦК КП Украины, ответственным секретарем Правления Союза композиторов Украины, научным сотрудником Института искусствоведения, фольклора и этнографии АН Украины, главным редактором Республиканского издательства “Музична Україна” !
Но, как говорится, работа работе – рознь. Можно просто работать. А можно всем сердцем отдаваться любимому делу, посвятить ему всю жизнь. Именно так и было у Малышева.
Многие композиторы и музыканты отмечают его неоценимый вклад в развитие украинской музыки, который он внес, исполняя должность главного редактора издательства «Музична Україна». Будучи лично знаком с большинством современных советских и украинских композиторов, музыковедов, Малышев стал страстным пропагандистом современной музыки. Он не только изучал ее и писал о ней, но и не побоялся предпринять попытку опубликовать произведения Грабовского, Мейтуса, Клебанова и других молодых авторов в ведущем украинском издательстве. Хрущевская «оттепель» подала надежду многим молодым талантам в их желании быть услышанными у себя на родине. Однако первые молодые ростки этих попыток вскоре были уничтожены. «Старая гвардия» была еще достаточно сильна. А за свои смелые начинания Юлий Владимирович поплатился должностью.
Во всей этой истории меня удивляют два момента.
Первое: неужели блестяще образованный человек, коим был мой Учитель, мыслитель и философ, человек с большим жизненным опытом поверил в то, что Власть сама сдаст свои позиции? Что коммунистическая партия вдруг самым неожиданным образом повернет вспять? Или повернется лицом к народу? Я, например, таких иллюзий не питала никогда.
И второе: как же надо было любить мою землю, мой язык и культуру, чтобы ему, русскому интеллигенту, коренному москвичу, выучить украинский язык, возглавить главное музыкальное издательство Украины и с таким трудом пытаться повернуть нас, украинцев, лицом к СВОЕЙ культуре и музыке! Заставить услышать и полюбить СВОИ песни и СВОЮ музыку…
На этот вопрос есть простой ответ: истинный художник всегда остается вне политики, войн и распрей. Он – гражданин Мира.
В поисках ответов на свои же вопросы я вспоминаю, что в процессе работы над дипломом мы, как и все авторы того времени, «выкопали» где-то пару необходимых цитат классиков марксизма-ленинизма и приладили их к своей теме в преамбуле. Без этого, повторяю, в те годы было как в детском стихотворении: «не попить без грамоты, не поесть, на заборе вывеску не прочесть». Юлий Владимирович относился к такому положению вещей стоически спокойно…
И правильно делал: нельзя перешибить кнутом обух!
Однако он, будучи философом, историком и культурологом глядел далеко в будущее: именно он сумел в махровые застойные времена выносить и внедрить в жизнь теорию слушательских групп. Ах, как это было изящно и остроумно! Никоем образом не отрицая доминирующую значимость искусства социалистического реализма, Малышев подал совершенно гениальную идею о том, что, дескать, не искусство это слабовато ( а чем дальше – тем больше это ощущалось), а слушатели-то бывают РАЗНЫЕ… Ну, скажем, дети, школьники, пенсионеры, работяги… Каждая такая слушательская группа ждет «своих» песен. Таким образом получались « и овцы целы, и волки сыты». Ведь в душах и умах образованных людей уже давно зрел протест против засилия официальной идеологии, против превращения искусства в политический плакат. В Украине зазвучало новое слово в поэзии Лины Костенко, Василя Стуса – да кто его слышал? Украинская музыка готова была «взорваться» свежими гармониями Леонида Грабовского, Александра Бибика, Виталия Губаренка, Олега Кивы, Леси Дычко. Свежесть их музыкальной мысли манила к свету, к безграничным просторам, но вместе с тем и воздвигала непреодолимую стену непонимания, зависти и злобы среди менее успешных коллег. И именно новый подход Малышева к «пониманию» музыки разными слушательскими группами существенно сглаживал ситуацию.
Вспоминаю последние наши встречи в доме на Осипова. Юлий Владимирович – худенький, сухонький, какой-то идеально чистый, опрятный, с седой головой и дон-кихотовской бородкой клинышком. Весь кабинет заставлен полками с книгами. Книг – великое множество, тысячи. Каждую из них Юлий Владимирович знал, помнил, легко находил. Так же легко давал почитать. Радовался, когда удавалось дать кому-то книгу, пластинку, кассету.
Всегда был в курсе политических событий, очень проницательно и современно комментировал их. Не впадал в старческий эгоцентризм и авторитарность.
Особенно живо следил за музыкальными новостями. Не пропускал практически ни одного значимого музыкального события как в Одессе, так и в других городах Украины.
Хорошо запомнился 70-ти летний юбилей Учителя. Собрались любимые ученики, было сердечное застолье с воспоминаниями и признаниями. Но вот чего не было – так это осознание возраста. Перед нами был как всегда веселый, умный, ироничный человек с молодыми лучистыми глазами.
Может быть, это и к лучшему – не знать о смерти. Тогда человек остается в твоей памяти здоровым, радостным, энергичным. Остается живым.
Таким и хочу сохранить для себя образ Юлия Владимировича Малышева: добрым, умным, ироничным, смелым и бескомпромиссным.
Человеком, который изо дня в день терпеливо и честно делал свое дело.
Человеком, который нашел ИСТИНУ и спешил поделиться своей находкой с человечеством.
Комментариев нет:
Отправить комментарий